Viki писал(а):Марин, к нашему вчерашнему разговору про разность культур.
viewtopic.php?f=10&t=93&start=225
Да вчера был интересный разговор, все на самом деле интересное остается за пределами этого форума, ведь разговаривая и анализируя в личной беседе, мы как бы уже высказались и для чего тогда написать пост. Я не прозаик, не драматург, не критик, и не Боже упаси не любитель писать сочинения.
Но этот пост напишу.... столько лет мы смотрим спектакль, и каждый раз находим в нем что-то новое, скажу для честности не читаю интервью Леонида Зорина, и что он говорит по этому поводу, мне это казалось лишнем, ведь в пьесе все написано. И когда вот сегодня прочла его интервью подумала, ну напишу я свое мнение и приведу его слова и как будто корова языком слизала его мнение и слова, настолько именно это интервью попало в наш вчерашний разговор.
И так... вчера, сказала что иногда читаешь некоторые отзывы и понимаешь спектакль смотрели они плохо, пьесу слава Богу тоже не читали, и рассуждают как бы о своем отличном от пьесы и сюжета, слова пьесы знает плохо, анализирует только свои звучащие в голове слова. Не приведу пример, но все же...
о цензуре
.Б.: Когда Сталин умер, у вас было ощущение, что эпоха меняется и теперь уже можно говорить открыто?
Л.З.: Нет.
Л.Б.: Значит, очарования от прихода нового времени вы не испытали?
Л.З.: Нет, я знал, что цензура по-прежнему осталась очень жесткой. Она была совершенно идиотическая.
Л.Б.: Она не стала мягче? Ведь после ХХ съезда все-таки многое было опубликовано.
Л.З.: Во-первых, до 1956 года надо было дожить. Шел 1953, потом 1954-год, и цензура оставалась очень жесткой. Я помню, что уже в моей первой пьесе, в «Молодости», приходилось кое-что снимать. А потом цензура приняла совершенно идиотический характер
. Мне зачеркивали слово «смеркается».
Л.Б.: Почему?
Л.З.: Потому что оно грустное, пессимистическое, ненужное. Это нормальный человек не может понять, не мучайтесь.
Л.Б.: Но в нем не видно никаких политических коннотаций.
Л.З.: Тем не менее. Живем-то в стране дураков, и ничего тут не поделаешь. Цензура — это вообще невероятная удавка на шее. Поэтому внешне жизнь вроде была не самая плохая, но... Я очень завидую молодым людям, которые не знали цензурной удавки. Я всю свою жизнь до 1988 года жил в обстановке очень серьезной цензуры. Должен сказать, что при Брежневе она даже усилилась по сравнению с Хрущевым. И дальше. Чем больше они гнили, тем тяжелее был этот пресс. Лучшие, самые продуктивные мои годы пришлись на цензурный мрак. Жить с этой петлей было очень тяжело.
Л.Б.: Тяжело было, наверное, каждый раз выверять свои слова, думать — пропустят или не пропустят?
Л.З.: Как говорил Леонид Леонов: «Я макаю ручку в чернила и ищу необходимое слово. Пока я его нахожу, чернила высыхают на кончике пера, и мне уже не хочется писать». А он был еще относительно привилегированным писателем, а я был совсем молодым человеком. После «Гостей» мне вообще ни одной пьесы не удалось написать, чтобы она спокойно выходила. Нужно было проявить стойкий характер.
_____________________________
Вот примерно в таких условиях писал Зорин, а если учесть, что...
____________________________
из того же интервью
Л.Б.: Но в нем не видно никаких политических коннотаций.
Л.З.: Тем не менее. Живем-то в стране дураков, и ничего тут не поделаешь. Цензура — это вообще невероятная удавка на шее. Поэтому внешне жизнь вроде была не самая плохая, но... Я очень завидую молодым людям, которые не знали цензурной удавки. Я всю свою жизнь до 1988 года жил в обстановке очень серьезной цензуры. Должен сказать, что при Брежневе она даже усилилась по сравнению с Хрущевым. И дальше. Чем больше они гнили, тем тяжелее был этот пресс. Лучшие, самые продуктивные мои годы пришлись на цензурный мрак. Жить с этой петлей было очень тяжело.
Л.Б.: Тяжело было, наверное, каждый раз выверять свои слова, думать — пропустят или не пропустят?
Л.З.: Как говорил Леонид Леонов: «Я макаю ручку в чернила и ищу необходимое слово. Пока я его нахожу, чернила высыхают на кончике пера, и мне уже не хочется писать». А он был еще относительно привилегированным писателем, а я был совсем молодым человеком. После «Гостей» мне вообще ни одной пьесы не удалось написать, чтобы она спокойно выходила. Нужно было проявить стойкий характер.
Л.З.: К этому я был готов. Но то, что я стану героем постановления самого высокого уровня, было для меня неожиданностью. Началась жуткая драма. В течение двух лет я был главным героем всех газет. Можно было открыть любую и прочитать: «Зорин — клеветник».
Л.Б.: Но было же постановление по Зощенко и Ахматовой.
Л.З.: Это все же было от меня далеко. К тому же шел 1954 год, уже и Сталин умер. Правда, Берия еще не умер. Но дело даже не в них. Все Политбюро очень болезненно мою пьесу восприняло. Это действительно был новый класс, главным врагом которого был Милован Джилас, югославский диссидент с книгой о новом классе. У нас зарождается новый класс, и вдруг появляется такая джиласовщина.
_________________________
Помню анализ Вики последних слов произносимых Виктором 1 действия спекталя.
Свет гаснет. Слышен слегка измененный записью голос Виктора:
— Я ничего не смог придумать. Вскоре меня перевели в Краснодар. От Гели я больше вестей не имел. Краснодар — отличный веселый город. Вечерами все ходят по улице Красной. Я тоже частенько по ней гулял, но друзей не заводилось долго. Потом появились и друзья. Летом мы ездили на практику в виносовхоз Абрау-Дюрсо. Он окружен горами и лежит точно на дне чаши. Ее северный склон засажен виноградниками различных сортов. Летом, когда листья окрашиваются в разные цвета, перед вами как бы возникает корона.
И Вика тогда настаивала, что это описание не туристических красот виносовхоза Абрау-Дюрсо, а корона символизирует власть, ее давление, а монолог Виктора о принятии этой власти. Что он долго сопротивлялся, сначала его поражает город, его веселость, и долго не мог найти друзей, не принимал эту жизнь, но потом появились и друзья и "корона" тоже встала над ним, он говорит что принял ее и этот уклад жизни.
Второе действие уже начинается в Варшаве.
Вчера зашел разговор, что например меня удивляют рассуждения что Геля там изменилась стала другой и больше не ждет Виктора и Виктор это понял что они разные и расстались, ведь весь текст говорит об обратном.
Она не хочет видеть Витека, она видит его, она не на секунду с ним не расстается.
ГЕЛЯ. Витек, мне сто раз казалось, что ты идешь навстречу. Я помню твои интонации, твои жесты. Сто раз я ловила себя на одном и том же: ко мне обращаются, а я не слышу — разговариваю с тобой. Я выхожу на сцену и вижу тебя в зале. Я готова спорить на собственную голову — это ты, в четвертом ряду, шестой слева. Я схожу с ума от галлюцинаций, но я скорее умерла бы, чем согласилась вылечиваться. Теперь отвечай мне — можно так жить?
Но нас привлекли вчера другие фразы в этот раз в пьесе Зорина...
ГЕЛЯ. Ах, так… я забыла… Я забыла, зачем ты приехал. Витек, мне хочется тебя посмешить. Ты будешь смеяться до упаду: я все еще тебя люблю.
ВИКТОР (помедлив). Тебе это сейчас показалось.
ГЕЛЯ. Не показалось — я с этим живу. Очень смешно, я знаю, но это так. Ты не волнуйся, все в порядке. Главное, я осталась жива тогда, а это было не так уж просто.
ВИКТОР. Да, это было совсем не просто.
ГЕЛЯ. Когда я приезжаю в Краков, я хожу в Вавель. Я пишу записки королеве Ядвиге, «Дорогая Ядвига, верни мне его». Недурно? Признайся, что я тебя развлекла.
ВИКТОР. На королев такая же плохая надежда, как и на королей.
ГЕЛЯ. Ты прав, теперь от них мало толку....
Это к слову что Геля не то что не ждала его она просила своих "Богов" вернуть ей его. И Вика тут же сказала: ВИКТОР. На королев такая же плохая надежда, как и на королей.
Да, да мы тут увидели гениальный монолог, который потом объяснит в своей новой повести "Перекресток" Зорин, Виктор в ней рассказал что он ходил по разным инстанциям и ему доходчиво в них объяснили все... говоря о Викторе хочу подчеркнуть сложность этого персонажа, с одной стороны Леонид Зорин не мог написать Виктора как труса, Виктор почти его ровесник и фронтовик, к этим людям всегда относились с уважением, и думаю что Зорин с большой любовью описывал этого персонажа наравне с Гелей. Такая точная фраза у Зорина, Геля говорит, а прошу у неба - верни мне его, а Виктор ей говорит, на Бога такая же плохая надежда как и "королей", т.е. на земных правителей, помните как он с юношеской надеждой и наивностью советского человека не знавшего правду о системе рассуждал в первом акте
ГЕЛЯ. Издан новый закон.
ВИКТОР. И что же он утверждает?
ГЕЛЯ. Он воспрещает. Браки с иностранцами. С пятнадцатого февраля.
ВИКТОР. Ну и… что? Это ж не может к нам относиться.
ГЕЛЯ. Можно узнать — почему?
ВИКТОР. Мы же любим друг друга.
ГЕЛЯ (вспылив). Ты — глупец. (Пауза.) Прости, прости меня, я не слышу сама себя.
ВИКТОР. Убежден, отвечаю тебе головой — здесь будет индивидуальный подход. Очевидно, были легкомысленные решения, а потом неприятности, дипломатическая переписка. Черт его знает, что нам известно? Но ведь можно же объяснить, втолковать… Когда увидят, что два человека просто не могут — один без другого… (Обнимает ее.) Не волнуйся… Прошу тебя… не волнуйся… Мы ведь живем в двадцатом веке.
ГЕЛЯ. Так. Ты прав. Мы живем в двадцатом веке. Это очень разнообразный век. ...
____________________
То тут ничего не остается Виктору как избавиться от своих иллюзий, отвечая Геле на ее просьбы:
На королев такая же плохая надежда, как и на королей. Земная власть так же глуха, и вера в справедливость в нем утрачена. Он утрачивает свои юношеские иллюзию, и точно знает что "кто-то и не поймет". Нет, Виктор отнюдь не диссидент, он просто стал видеть жизнь такой какая она есть без прикрас, корона опустилась над его головой и он ее увидел. Зорин в большей части разбивает своего Виктора о камни.
________________________
Второе что я принялась обсуждать, что в принципе эту пьесу можно играть и на бытовом уровне никто тебе в этом не откажет, можно играть и психологические отношения двух людей, когда существуют личностные преграды, разность культур, психологические драмы и т.д. А можно играть (как мне думается написал пьесу Зорин, как социальную драму), не думаю что Зорина интересовали отношения двух людей мужчины и женщины и неспособность их быть вместе, Вика согласилась со мной, иначе не было бы в пьесе именно социальных вопросов и проблем, не было бы много фраз указывающих именно на социальный аспект пьесы, которые мы с любовью разбираем, фразу за фразой.
И конечно в этом интервью я нашла именно то, что Зорин и более ранние пьесы писал как социальные.
Из Интервью
Л.Б.: А какие у вас были представления об идеальном обществе? Почему вас это так возмущало?
Л.З.: Представления куда более романтические. Порядочность какая-то должна быть, равенство возможностей. А я видел, что эти люди совершенно отгорожены от нужд обычных людей. Они командуют, а не чувствуют, руководят, но не печалятся их печалями, не живут их радостями. Это совершенно разные классы, разные жизни, которые никак не соприкасаются. Огромная страна живет своей жизнью, и живет какая-то кучка властителей своей жизнью, совсем иной. Пьеса была очень темпераментной. Один акт там кончался тем, что героиня говорит: «Господи! До чего же я ненавижу буржуев!»
Л.Б.: В 1950-ые годы эта тема очень остро воспринималась. Как мы помним, герой Розова тоже ненавидел буржуев, правда, это были родители-мещане. У него была семейная история, а у вас — социальная.
Л.З.: Розов был умнее. Я был глупее и полез в это дело.
Л.Б.: А вы не ожидали, что идеи вашей пьесы могут не понравится наверху?
Л.З.: К этому я был готов. Но то, что я стану героем постановления самого высокого уровня, было для меня неожиданностью. Началась жуткая драма. В течение двух лет я был главным героем всех газет. Можно было открыть любую и прочитать: «Зорин — клеветник».
_____________________
И еще немного про ВМ из интервью приведу пример
Л.Б.: Но тогда это, конечно, был прорыв. И эмоции — мелодрама, и трагедийные элементы, и любовь, расставания, и безнадежность. Всё там было.
Л.З.: Трудности этой пьесы проистекали именно из-за того, что она не была чистой мелодрамой.
Л.Б.: По форме — мелодрама, по содержанию — там очень много глубокого.
Л.З.: Конечно, социальная пьеса, конечно, социальная трагедия. Отсюда шли все сложности.
Л.Б.: Как возникла сама идея? Был какой-то личный повод?
Л.З.: Я боюсь отвечать на этот ваш вопрос. Всякое произведение только тогда производит впечатление, когда оно пережито, интимно. В этом весь секрет этого дела — интимное становится общим. Если этого нет, не возникает искра. Твое глубоко личное должно попасть в точку общественного настроения.
Л.Б.: А чего тогда ждало общественное настроение? Что такое необходимое им люди вычитали в пьесе?
Л.З.: Вечную тему, которая позволяет «Варшавской мелодии» жить уже почти полвека. Я ее написал в 1966 году. Главное — это тема обреченности. Любовь обречена, потому что государство сумеет растоптать вас своим паровым катком. И, сделав свою работу, оно удовлетворенно потирает руки над вашим прахом и над прахом вашего чувства. И два человека, когда они, наконец, встречаются, могут соединиться. Но уже нечем соединяться. Держава уже сделала свое дело. Обреченность чувства. Эта пуля била по зрительному залу. Каждый проецировал это на себя. Каждый в своей жизни кого-то любил, и у каждого было ощущение хрупкости его счастливого мига. Миг пройдет — и это исчезнет. Всегда есть какой-то надсмотрщик. Неизвестно какой: сама ли держава или то устройство жизни, которое она создает. И это не даст этому мигу осуществиться.
И конечно еще раз о цензуре и свободе, и казалось бы журналист очень тонко подметил некоторых зрителей и настрой иного зала и зрителя, но Зорин неумолим)))))
Л.Б.: Я сейчас вспомнила о Гроссмане. Он умер, не смог пережить историю с его романом.
Л.З.: Да, а ведь это был могучий человек. Но его рукопись по сути дела арестовали.
Л.Б.: Все-таки вам повезло в том, что в это тяжелое, трагическое время литературные и драматические произведения были нужны очень многим. А сейчас, слава Богу, нет цензуры, но очень мало читателей.
Правда, зрители в театрах остались, но часто они ждут от театра только развлечения, психологического массажа.
Л.З.: Да. Вы знаете, но я предпочитаю наше время. Мне не так важны зрительский интерес и аплодисменты, как возможность написать стоящую вещь. А ее можно написать только когда нет цензуры. В условиях несвободы литература не развивается. На протесте можно многое сделать, но это литература сопротивления, которую подпирает публицистика.
Для меня если в пьесе нет того нерва и того социального аспекта что написал в пьесе Зорин, то сути если это просто он приехал, а она не приезжала, на первое место выходит точно понятие психологический массаж, а не спектакль. Не ошибайтесь все великие произведения несут в себе прежде всего социальный аспект.
Так что читайте. рассуждайте, и наслаждайтесь произведениями как это делаем мы и мир высокой литературы рано или поздно вам откроется.
https://www.ourbaku.com/index.php/%D0%9 ... 1%81%D1%82
в интервью еще есть много интересного.